У оранг-утана длинные руки и заостренная на макушке голова с выступающей вперед мордой. Череп молодого оранг-утана очень похож на дет­ский. С возрастом это сходство уменьшается, и череп старой обезьяны уже гораздо меньше напо­минает череп человека.

Ростом старый оранг-утан бывает до 1,95 мет­ра. Туловище его широко в бедрах. Живот силь­но выступает вперед. Короткая шея покрыта спереди складками, которые расправляются, когда оранг-утан надувает большой горловой мешок. Губы животного покрыты морщинами, сильно вздуты и выдаются вперед. Нос — пло­ский, глаза и уши небольшие, сходны с глазами и ушами человека. Зубы — сильные, с выдающи­мися клыками. На спине и на груди шерсть редкая. По сторонам тела она длиннее и гуще, растет как бы длинными косами.

Оранг-утан известен с древних времен. Почти две тысячи лет тому назад римский ученый Пли­ний сообщал, что в горах Индии водятся «сати­ры» — очень злые животные с человеческим лицом, которые ходят прямо или на четверень­ках и с такой быстротой, что поймать можно только очень старых или больных. Рассказ Пли­ния передавался из века в век. Новые рассказ­чики пополняли его новыми добавлениями.

Теперь, благодаря превосходным исследова­ниям знаменитого натуралиста Альфреда Уол­леса и других естествоиспытателей, о жизни оранг-утана на свободе известны такие подроб­ности, каких нет о других человекообразных обезьянах.

«Оранг-утан, — говорит Уоллес,—живет на Суматре и Борнео. Есть достаточно оснований думать, что область распространения его огра­ничивается этими двумя большими островами. На Суматре это животное можно видеть гораздо реже, чем на Борнео, где оно наиболее распро­странено. Оранг-утан живет только в низмен­ных и болотистых лесах. В таких лесах он дви­жется в каком угодно направлении с такой же легкостью, как индейцы путешествуют по сте­пям, а арабы по пустыням. Оранг-утан перехо­дит с вершины одного дерева на вершину друго­го, почти никогда не спускаясь на землю.

Спокойное шествие оранг-утана через лес — редкое и поразительное зрелище. Он идет осто­рожно вдоль одного из самых больших сучьев. Идет он согнувшись, потому что руки у него значительно длиннее, чем относительно короткие задние конечности. По-видимому, он всегда вы­бирает такие деревья, ветки которых сплетены с ветвями соседних деревьев.

Он никогда не скачет и не прыгает; по-видимому, никогда и не спешит, но подвигается впе­ред так быстро, что даже бегущий по земле че­ловек не может его перегнать.

Длинные сильные руки оранг-утана позво­ляют ему легко взбираться на самые высокие деревья и дотягиваться до плодов, расположен­ных далеко на тех ветвях, которые не могут выдержать его тяжести. Руками же он собирает листья и сучья, чтобы сделать себе гнездо».

Этот же исследователь наблюдал, как ранен­ный им оранг-утан строил себе гнездо. «Как только я выстрелил, — рассказывает Уоллес, — оранг-утан тотчас полез на вершину дерева. Там он принялся обламывать кругом ветви и класть их крест-накрест. Место он выбрал пре­восходное.

Необыкновенно быстро действуя един­ственной не раненой рукой, он без всякого усилия наломал крепких сучьев и, положив их друг. Различные положения больших обезьян. Вверху - оранг-утан, внизу — гиббон

на друга, через несколько минут совершенно скрылся из моих глаз за этой плотной кипой зе­лени. Такое гнездо оранг-утан устраивает себе и для сна, но обычно он складывает его на не­большом дереве, не выше 5—15 метров над зем­лей, — вероятно, потому, что здесь его меньше беспокоит ветер. Рассказывают, будто бы оранг­утан каждую ночь строит новое гнездо. Мне это наймется мало вероятным, потому что тогда сле­ды гнезд встречались бы чаще, чем это бывает на самом деле».

«Оранг-утан,— продолжает Уоллес,— оста­вляет свое ложе только тогда, когда солнце уже стоит высоко и роса на листьях успела высох­нуть. Середину дня он употребляет на то, чтобы есть. По моим наблюдениям, оранг-утан пи­тается почти исключительно плодами, а иногда листьями, почками и молодыми побегами. Незре­лые плоды он, видимо, предпочитает, ест также плоды очень кислые и горькие. Иногда он лакомится только мелкими семенами больших пло­дов. Он опустошает и разоряет кругом гораздо больше, чем может съесть. Под деревьями, на которых оранг-утан ел, всегда много остатков плодов. На землю он спускается редко, веро­ятно, только тогда, когда голоден и ищет на берегу реки сочные побеги или когда во время очень сухой погоды ищет воду.

Человека оранг-утаны, повидимому, не очень боятся; те из них, которых я встречал, смотрели на меня несколько минут широко раскрытыми глазами, а затем медленно удалялись к сосед­нему дереву. Увидев оранг-утана, я часто ходил за тысячу и больше шагов, чтобы принести ру­жье; возвратившись, я почти всегда находил животное на том же дереве или невдалеке от него. Я никогда не видел вместе двух совершен­но взрослых животных. Почти всегда встречал самцов или самок в сопровождении полувзрос­лых детенышей».

Случается, что при исключительных обстоя­тельствах оранг-утан вступает в борьбу с Чело­веком. Однажды к Уоллесу пришли туземцы и рассказали, что оранг-утан чуть не убил одного из них. Дело произошло так. В нескольких ми­лях вниз по реке стояла хижина. Ее хозяева за­метили на берегу большого оранг-утана, кото­рый спокойно обрывал побеги пальмы. Когда его спугнули, он бросился с берега назад, в джунгли. Но толпа людей, вооруженных копья­ми и дубинами, пересекла ему дорогу, а перед­ний метнул в животное свое копье. Тогда обезь­яна схватила противника, вонзила ему зубы в руку около плеча и стала рвать мясо выше лок­тя. Этот человек был бы еще больше изуродован, а может, и убит, если бы здесь не было его това­рищей. Они убили разъяренного оранг-утана. В справедливости этого рассказа Уоллес убе­дился сам. Он посетил на следующий день место борьбы и отрезал голову убитого оранг-утана для своей коллекции. Раненый туземец долго болел и не мог уже свободно владеть рукой.

Во время одной охоты Уоллесу удалось слу­чайно приобрести молодого оранг-утана. Это слу­чилось так. Местные жители показали знаме­нитому натуралисту около дерева большого оранг-утана, убитого тремя выстрелами. Пока люди готовились отнести свою добычу домой, был замечен упавший в болото детеныш.

«Маленький был не больше 30 сантиметров длиной, — сообщает Уоллес. — Очевидно, он ви­сел на шее своей матери, когда та свалилась на землю. Детеныш не был ранен и, едва ему очи­стили рот от ила, начал кричать. Он оказался здоровым и сильным. Когда я принес его домой, он вцепился руками в мою бороду и так крепко держался за нее, что мне стоило немалого труда освободиться. У него еще не было зубов. Через несколько дней появились два передних зуба на нижней челюсти. Я не мог достать для него молока, которого не употребляют ни малайцы, ни китайцы, ни даяки. Тщетно старался я раз­добыть кормилицу для малыша и, наконец, был вынужден давать ему рисовый отвар из рожка. Очевидно, для него это был слишком скудный корм. Маленькое создание не могло хорошо развиваться, хотя иногда я прибавлял в отвар сахар и кокосовое масло. Когда я клал детенышу в рот свой палец, он с большой силой сосал его, втягивая насколько мог свои щеки и безуспешно стараясь извлечь молоко. Когда я отнимал палец, он выражал неудовольствие и начинал кричать, как ребенок. Когда его ла­скали, ухаживали за ним, он был спокоен и до­волен. Когда же его оставляли, он начинал кри­чать, особенно в первые две ночи. Я устроил ему нечто вроде колыбели из небольшого ящика и постелил туда мягкую цыновку. Ее ежедневно меняли и чистили. Скоро я решил, что маленького оранг-утана необходимо купать. После того как он был вымыт несколько раз, это ему так понравилось,что он начинал кричать, как только чувствовал себя грязным, и кричал до тех пор, пока я не вынимал его из самодельной колыбели и не относил к колодцу. При первом прикосно­вении струи холодной воды он делал очень ко­мические гримасы, но, как только обливали во­дой его голову, тотчас же успокаивался. Он чрезвычайно любил, когда его обмывали и за­тем обтирали чем-нибудь сухим, и, казалось, чувствовал себя совершенно довольным. Он лежал тогда совершенно спокойно, протягивая верхние и нижние конечности. В первые два дня он отчаянно цеплялся своими четырьмя руками за все, что только мог схватить. Я должен был спасать от него свою бороду, так как он охотнее всего хватался за волосы и без посторонней помощи невозможно было от него освободиться. Когда он бывал спокоен, то размахивал в возду­хе руками, пытаясь схватить какой-нибудь предмет. Если это ему удавалось ион захватывал палку или тряпку обеими руками или всеми четырьмя, то, казалось, он чувствовал себя счастливым.

На второй неделе я попробовал кормить его ложкой и давать ему более разнообразный и пи­тательный корм. Он охотно ел хорошо размяг­ченный сухарь с примесью яйца и сахара, иногда сладкий картофель. Я наслаждался, наблюдая за смешными гримасами, которыми он выражал свое удовольствие или неудовольствие, получая различную пищу. Бедное маленькое животное облизывало губы, втягивало щеки и смотрело с выражением величайшего удовольствия, когда рот его был наполнен тем, что ему особенно нра­вилось. Если ему показывали пищу издали, он начинал кричать и биться, как это делают ма­ленькие дети в гневе.

Прошло уже около трех недель, как у меня жил маленький оранг-утан. Счастливый случай дал мне возможность приобрести другую обезь­яну, молодую макаку, которая, несмотря на свой возраст, была чрезвычайно подвижна и мог­ла уже есть сама. Я посадил ее к орангу. Они скоро сделались большими друзьями и ни­сколько не боялись друг друга. Маленькая ма­кака без всякой церемонии усаживалась на оранга, иногда прямо на лицо. Пока я кормил оранга, макака съедала все, что падало на пол, схватывая иногда руками ложку. Потом она с жадностью вылизывала все, что оставалось на губах оранг-утана, и даже раскрывала ему рот, чтобы посмотреть, нет ли и там чего-нибудь. На своего товарища она смотрела, как на удоб­ную подушку, и часто располагалась на нем. Беспомощный оранг-утан переносил все продел­ки своего товарища с беспримерным терпением. Казалось, он был рад иметь что-нибудь теплое

подле себя или такой предмет, который можно нежно обнимать руками. Удивительно различны были поведение и жесты обоих животных, хотя они мало разнились по возрасту. Оранг-утан вел себя совсем как грудной ребенок: он бес­помощно лежал на спине, медленно поворачи­вался, водил по воздуху руками и ногами, ста­раясь что-нибудь поймать, но еще не умел хо­рошо схватить пальцами определенный предмет. Когда он был чем-нибудь недоволен — разевал свой почти беззубый рот и выражал свои же­лания совсем детским криком. Молодая макака была, напротив, в постоянном движении, бегала и прыгала повсюду, все исследовала, схватыва­ла с большой уверенностью самые маленькие вещи, без труда держалась на краю ящика, со­храняя при этом равновесие, лазала по столбу и хватала все съедобное, что попадалось ей под руку.

Прошел почти месяц, и я заметил, что оранг­утан начал учиться ходить самостоятельно. Когда его клали на землю, он отпихивался конечностями, перевертывался и таким обра­зом неуклюже подвигался вперед. Лежа в ящи­ке, он имел обыкновение приподниматься, дер­жась за край. Раз ему удалось даже вылезти из ящика. Если он марался, был голоден или чувствовал, что на него не обращают внимания, то начинал сильно кричать, пока ему не ока­зывали помощи. Если же дома никого не было или никто не являлся на его крик, он через не­которое время успокаивался. Но, заслышав шаги, снова принимался кричать, с еще боль­шим раздражением.

Через пять недель у оранга показались два передних зуба на верхней челюсти. За послед­нее время он почти перестал расти, и вес его оставался таким же, как и вначале. Это, без сомнения, происходило из-за отсутствия молока или же от свойства предложенного ему корма. Рисовая вода, рис и сухари, конечно, были для него плохой пищей, а молока, выжатого из коко­сового ореха, которое я давал ему по временам, его желудок не переваривал. Этой пищей я объяс­нял понос, от которого очень страдало бедное маленькое животное. Мне удалось вылечить его несколькими небольшими приемами касторо­вого масла. Спустя неделю или две он снова за­болел, и на этот раз серьезнее. Болезненные явления были похожи на признаки перемежа­ющейся лихорадки и сопровождались отеками ног и головы. У него совсем пропал аппетит, и он умер, исхудав за неделю до последней сте­пени. Смерть моего маленького любимца была для меня очень горестна. Он был на моем попе­чении почти три месяца, и я надеялся его выра­стить. Своими забавными жестами, неподражае­мыми гримасами он всегда доставлял мне вели­чайшее удовольствие».

Рассказ Уоллеса о поведении малютки оран­га не раз проверялся наблюдениями над дете­нышами оранг-утана и в Московском зоопар­ке. В Москве жил молодой детеныш оранга. Он был очень привлекателен своей «детской» внешностью. Звали его Фриц. Большую часть дня Фриц проводил в лазанье по сукам и жердям, укрепленным в большой клетке.

В 1926 году в Москву привезли другого дете­ныша оранга. Его мать захворала по дороге и умерла. Малютка приехал один, Описание Уоллеса послужило хорошим уроком. В Мо­скве за орангом очень хорошо ухаживали. Фрина — так зовут оранга — прекрасно освои­лась с жизнью в Московском зоопарке. Через шесть лет, в 1932 году, Фрина весила около 37 килограммов. Она была очень довольна, когда к ней в 1936 году привезли еще одного това­рища — молодого девятилетнего оранг-утана Морица.

Кормят молодых орангов фруктами, бана­нами, компотом, свежими куриными яйцами и французскими булками.