ЕХИДНЫ
Ехидны живут в Новой Гвинее, Австралии и Тасмании. Наиболее известна австралийская иглистая ехидна. Она достигает 40 сантиметров длины. Тело ее покрыто гладкими щетинистыми волосами. На спине среди волос — жесткие, крепкие иглы.
Они доходят до 6 сантиметров длины и расположены так густо, что совершенно покрывают волосы. Клюв у ехидны длинный, трубчатый, с маленьким ротовым отверстием. Язык длинный, червеобразный, покрытый клейкой слюной.
Сильные пятипалые ноги вооружены крепкими когтями, хорошо приспособленными для рытья.Иглистая ехидна живет преимущественно в гористых местностях, иногда на высоте до 1000 метров над уровнем моря. Более всего она любит сухие леса. Там ей легко выкапывать себе логовища и норы под корнями деревьев. Днем ехидна прячется, а ночью выходит и, подозрительно обнюхивая воздух, отправляется за добычей. Ходит она неслышно, низко опустив голову. Окраска у нее — под цвет окружающей почвы, поэтому ехидну можно заметить только случайно — в то время, когда она перебегает с одного места на другое. Бежит она суетливо и беспокойно, исследуя каждую ямку, каждую щель, и, как только почует что-либо съедобное, тотчас пускает в ход свои сильные ноги, быстро добираясь до добычи.
Ехидна питается насекомыми и червями, но особенно любит муравьев и термитов. Она отыскивает червей и личинок с помощью чувствительного кончика клюва. Видимо, этим органом она пользуется больше для осязания, чем для обоняния. Муравьев ехидна поедает так: высовывает свой клейкий червеобразный язык и, когда он густо покроется муравьями, быстро втягивает его обратно. Но к языку прилипает не только пища, поэтому желудок ехидны обычно наполнен песком, пылью, кусочками сухого дерева.
Почуяв опасность, ехидна, подобно кроту, начинает быстро зарываться в землю. Если ее схватить, она мгновенно свертывается в колючий шар, который очень трудно удержать в руках. Удобнее всего схватывать ехидну за задние ноги и поднимать вверх — в таком положении она, несмотря на все усилия, не может свернуться. Если ехидна успеет вырыть ямку достаточной глубины, то вытащить ее оттуда трудно. Она вся растопыривается, упирается иглами в стенки ямы и крепко держится когтями.
Ехидна умеет прицепляться даже к гладким предметам. «Когда мне, — рассказывает известный зоолог Беннет, — принесли ехидну, я посадил ее в жестяную банку, чтобы было удобнее нести. Придя домой, я увидел, что она прилипла к жести, как прилипает к скале раковина «морское блюдечко». Животного не было видно, из жестянки торчала лишь куча острых игл, беспорядочно направленных в разные стороны. Совершенно невозможно было не только вытащить съежившуюся ехидну, но и дотронуться до нее: иглы больно кололи даже при самом легком прикосновении. Пришлось подсунуть под ее тело лопатку и сильным нажимом оторвать ее от банки».
Утверждение туземцев, что самец ехидны, защищаясь от врагов, ранит их шпорой и впрыскивает яд, наблюдениями не подтвердилось.Если ехидну сильно беспокоят, она издает звуки, напоминающие слабое хрюканье.
Сын Беннета вместе с туземцем Джонни много наблюдал этих животных и подробно описал их жизнь на воле.
«Моя первая экскурсия, — пишет он, — выяснила, как трудно наблюдать за ними. Мы видели много следов, но не видели ни одного животного. Почва была разрыта, как будто в ней рылись свиньи. Это была работа ехидн, отыскивавших насекомых под опавшей листвой. Так же трудятся ехидны над гнилыми стволами упавших деревьев: обдирают с них кору, выцарапывают из червоточин мелких жуков, муравьев и сочных белых личинок. Мы видели много небольших сухих деревьев, вывороченных с корнями. Это тоже сделали ехидны, отыскивая пищу.
Особенно интересно ехидны охотятся на термитов. Жилища термитов построены из глины в виде холмиков до полуметра в высоту. Такой постройкой ехидна овладевает по строго определенному плану. Сначала она окапывает гнездо со всех сторон и выгребает землю. Потом из этой канавки делает подкоп и влезает в гнездо, поедая на своем пути все живое. Потом, проделав дыру в самой середине гнезда, опустошает его до последнего обитателя.
На больших сахарных муравьев, строящих муравейники в виде песчаных холмиков, ехидны нападают совсем по-другому. Они ложатся на холмик, высовывают язык и втягивают его обратно с прилипшими к нему муравьями. Это занятие продолжается непрерывно в течение нескольких часов. Истребив почти всех муравьев-защитников, ехидна прокапывает муравейник от одного края до другого, отыскивая и поедая уцелевших еще муравьев, их яйца и личинки.
Свою охоту ехидны начинают часа за два до заката солнца. Слышат они очень хорошо. Наблюдатель должен двигаться чрезвычайно осторожно: при малейшем шорохе ехидна приседает к земле и начинает закапываться. Работая сразу четырьмя ногами, она втискивается в ямку, а землю выгребает себе на спину. Быстрота, с какой она погружается в землю, почти молниеносна. После исчезновения ехидны под землей от ее рытья почти не остается следов. Ехидна редко роет продольные ходы. Я наблюдал такой случай только один раз, когда ехидну посадили в ящик без дна. Она быстро закопалась в землю и вышла наружу на расстоянии трех метров от ящика».
Не менее интересно поведение ехидны в неволе, описанное наблюдателями Куа и Гэмаром. На острове Тасмания они приобрели самца ехидны. В первый месяц он ничего не ел и заметно исхудал. Но это не отразилось на его здоровье. Выбрав темное место, он целыми днями лежал, спрятав голову и растопырив иглы, но в клубок не свертывался. В клетке он первое время метался, всячески пытаясь выйти из нее. Когда его сажали в большую цветочную кадку, наполненную землей, он через две минуты зарывался до самого дна. На второй месяц он начал лизать, а потом и пить воду с медом и сахаром, которую ему давали. Погиб он оттого, что его неумело выкупали.
Еще более интересные наблюдения сделал натуралист Гарно. Он купил иглистую ехидну в Порт-Джексоне, в Австралии. По совету продавца, Гарно запер ее в ящик с землею и давал ей зелень, суп, сырое мясо и мух. Но ехидна к этой пище не притрагивалась, а когда дали воду, тотчас же стала лакать. Так, на одной воде, она прожила три месяца, потом ее привезли на остров Маврикия. Снова пытались кормить: дали муравьев и дождевых червей. Но и эту пищу она отвергла. Некоторое время спустя ехидна очень охотно стала пить кокосовое молоко. Это дало надежду, что ее можно будет довезти до Европы. Однако, за три дня до отъезда ее нашли мертвой.
Во время пребывания у Гарно ехидна обыкновенно около двадцати часов в сутки спала. Остальное время она бродила по комнате. Если на ее пути встречалось препятствие, она старалась устранить его и только тогда, когда все усилия оказывались бесплодными, сворачивала в сторону. Часто она как будто намечала себе определенные границы и бегала взад и вперед, не переступая их.
Ходила она очень неуклюже, волоча ноги, опустив голову, словно погруженная в размышления, и все же передвигалась более чем на 10 метров в минуту. Длинный клюв служил ей органом осязания. Прислушиваясь, она открывала уши, как это делают совы, и тогда ее слух делался, по-видимому, очень тонким.
Характер у нее был кроткий и ласковый. Она охотно позволяла гладить себя, но все же была пуглива. При малейшем шуме она свертывалась в клубок, как еж, и проделывала это всякий раз, когда около нее топали ногой. Только долгое время спустя, при наличии полной тишины, ехидна медленно развертывалась.
В комнате, где ехидна жила, она выбрала один угол и испражнялась только там; в другом углу, темном и заставленном, она спала.
Однажды она не вышла на свою обыкновенную прогулку. Гарно нашел ее лежащей без движения в углу. Он вытащил ее наружу и стал сильно трясти, но ехидна почти не двигалась. Испуганный Гарно решил, что она умирает. Тогда он вынес ее на солнце и стал растирать ей брюхо теплым сукном. Ехидна оправилась, к ней возвратилась прежняя бодрость. Вскоре после этого случая она стала спать по сорок восемь часов, потом по семьдесят два, а под конец даже по восемьдесят часов сряду. Но теперь Гарно знал, в чем дело, и не тревожил ее. Это начиналась спячка. На воле ехидна впадает в спячку в самое жаркое и сухое время года, когда в Австралии пересыхают реки, выгорает трава и всякая жизнь замирает до наступления дождей. В эти засухи у ехидны нет подходящей пищи, и она существует только за счет запасов собственного жира.
Вильгельм Гааке, известный немецкий зоолог, будучи директором музея в г. Аделаиде (Австралия), держал ехидн у себя в доме. Он наблюдал их поведение и производил над ними различные опыты. «Первую иглистую ехидну, которую я приобрел,— пишет Гааке,— я посадил в своей рабочей комнате под опрокинутый ящик. Это ей, по-видимому, не особенно нравилось. Она все время старалась выбраться из своей тюрьмы, просовывала свой длинный язык под край ящика и ощупывала им пол.
Как то ночью ей удалось, вероятно, просунуть под ящик не только язык, но лапы и клюв. Она подняла край тяжелого ящика и вылезла на свободу. Долгое время я тщательно, но безуспешно искал ее и, наконец, нашел, к моему величайшему изумлению, в другом ящике, вышиною около 40 сантиметров. Ящик этот был открыт сверху и до половины наполнен большими кусками золотоносного кварца, обернутыми в бумагу. Между ними, зарывшись наполовину, спокойно спала пропавшая ехидна, найдя, очевидно, куски кварца более удобным ложем, чем гладкий пол.
После этого случая я из предосторожности посадил двух других в бочку вышиной в метр и шириной в полметра. Бочка эта находилась в нижнем этаже здания музея и была такой тюрьмой, из которой, казалось, невозможно вырваться. Тем не менее одной из пленниц удалось бежать. После тщетных поисков в течение нескольких дней, я однажды утром снова нашел беглянку в той же бочке вместе с ее товарищем. Вероятно, ехидна, слыша своего сородича, взобралась между стеной и бочкой, опираясь в узком промежутке на спину и лапы, взлезла на край бочки и оттуда упала на дно.
Так как я держал этих животных для анатомирования, то, чтобы освободить их от жира, мешавшего вскрытию, я заставил их продолжительное время голодать. Произведя этот опыт, я убедился, что ехидны без видимого вреда для здоровья могут голодать по крайней мере в течение месяца.
Что касается размножения ехидны, то до моего открытия об этом ничего не было известно.
Правда, натуралист Оон давно уже писал о том, что он нашел на брюхе самки ехидны полулунные складочки, у основания которых открываются протоки молочных желез. Но другой натуралист, Гегенбауэр, рассматривая заспиртованную ехидну, никаких складок не обнаружил. Я прочел об этом у Гегенбауэра и решил поискать эти складки у живой самки. Я велел слуге держать ехидну за заднюю ногу на весу и стал ощупывать ей брюхо. Я не нашел описанных и изображенных Ооном складок, но зато открыл большую сумку, настолько широкую, что в нее вместились бы мужские карманные часы. Только зоолог может понять, до чего я был ошеломлен, когда, продолжая обследование, я вынул из этой сумки настоящее яйцо! Впервые открытое яйцо млекопитающего! Оно было эллиптической формы, примерно с яйцо воробья. Длина его равнялась 15 миллиметрам, толщина—13 миллиметрам. Скорлупа была жестка и, как на яйцах многих пресмыкающихся, походила на пергамент».
Удивительная находка раскрыла назначение сумки. Это была выводковая сумка; она образуется до откладывания яйца и служит для него помещением во время высиживания. Когда вылупится детеныш, сумка расширяется по мере его роста. Когда же детеныш перестает питаться молоком, сумка исчезает. В качестве последних следов ее остаются те боковые складки, которые обнаружил Оон.
Известный зоолог Земон добавляет к этому ряд своих наблюдений. Отложив яйцо, ехидна помещает его в сумку. Делает она это так: ложится на землю и под брюхом перекатывает яйцо в сумку при помощи клюва. Зародыш развивается за счет питательных веществ яйца. Достигнув полутора сантиметра длины, зародыш разрывает оболочку яйца при помощи так называемого яйцевого зуба. Этот зуб вырастает у зародыша на межчелюстных костях, посередине его короткой мордочки. При выходе детеныша из яйца зуб выпадает, так же как у птиц и пресмыкающихся.
Детеныш продолжает развиваться, оставаясь в сумке матери. Достигнув 8—9 сантиметров длины, он покидает сумку. Приблизительно в это же время на его теле начинают отрастать иглы.
К самостоятельной жизни ехидны переходят через десять недель после выхода из яйца, окончательно же развиваются и становятся спокойными к размножению на втором году жизни.