• ЕХИДНЫ
• УТКОНОСЫ

УТКОНОСЫ

Утконос крупнее ехидны. Он достигает в длину 60 сантиметров. Из них 14 прихо­дится на хвост. Тело утконоса покрыто гу­стым темно бурым мехом. Голова заканчивается широким мягким клювом, похожим на утиный. У основания клюва широкая кожная складка. Маленькие глаза посажены высоко. Позади глаз находятся ушные отверстия, которые мо­гут открываться и закрываться. Мясистый язык утконоса усажен роговыми зубчиками. Утконос имеет защечные мешки, куда прячет пищу.

Пальцы на передних ногах утконоса соединены плавательными перепонками. На задних ногах—полые шпоры, как у самцов ехидны.

Эти своеобразные животные водятся, главным образом, в юго-восточной Австралии и на острове Тасмания. Живут они у тихих заводей рек и почти все время проводят в воде.

Утконосов можно видеть в реках их родины во всякое время года, но чаще всего в весенние и летние месяцы. Они преимущественно суме­речные животные, хотя в поисках пищи нередко покидают свои убежища и днем.

Наблюдение за утконосом требует большой выдержки: его острый глаз замечает самое ничтожное движе­ние, а чуткое ухо улавливает малейший шорох.«В один летний вечер,—рассказывает Беннет, первый исследователь жизни утконоса,—мы приблизились к маленькой речке, надеясь в су­мерки увидеть это интересное животное. С ружьем в руках мы стали терпеливо ждать на берегу. Немного спустя на поверхности воды недалеко от нас показалось плоское черное тело утконоса. Голова его чуть-чуть поднима­лась над водой. Мы старались не шевельнуться, чтобы не испугать плывущее животное, и вни­мательно следили за его движениями. Нам было известно, что нужно заранее приготовиться к выстрелу и стрелять в утконоса сразу, как только он появится. Убить его на месте можно только выстрелом в голову, так как густые волосы мешают мелкой дроби проникнуть в тело. Впоследствии я видел утконоса, череп которого был раздроблен выстрелом, а кожа на теле оказалась только слегка поврежденной. Первый день нашей охоты был неудачным. Наутро следующего дня, когда вода в реке поднялась от дождя, мы снова видели утконоса, но не стреляли. Возвращаясь домой после полудня, мы ранили одного утконоса, и , по-видимому тяжело. Он тотчас же погрузился в воду, но вскоре опять поднялся на поверхность. Несмотря на раны , он продолжал нырять, но с каждым разом все меньше и меньше оставался под водой. Он всеми силами старался достигнуть противоположного берега, где вероятно хотел укрыться в своем жилище. Плыл он тяжело, держась над водой гораздо выше, чем обычно. Пришлось сделать еще два выстрела, и животное осталось неподвижным на поверхности воды. Когда собака принесла его к нам, мы увидели, что это прекрасный экземпляр самца.

Утконос еще двигался время от времени, часто дышал через ноздри, но не издавал никакого звука. Через некоторое время он оправился и нетвер­дой походкой побежал к реке, но вскоре не­сколько раз кувыркнулся через голову и умер.

До его смерти я успел проделать следующий опыт. Мне много приходилось слышать о том, как опасен укол шпоры утконоса. Поэтому, как только раненое животное побежало, я схватил его и поднес руку к ядовитым шпорам. Делая отчаянные усилия, чтобы освободится, утконос поцарапал меня когтями задних ног и уколол шпорой, но мне кажется что этот укол был чисто случайным. Утверждали также, будто утконос, чтобы защищаться шпорами, ложится на спину. Такое мнение покажется нелепым кто сколько-нибудь знает утконоса. Мы проверили и это. Я положил утконоса , на спину, бедное животное и не думало защищаться, а только старалось стать на ноги. проделав позднее еще ряд опытов над другими ранеными утконосами, я окончательно убе­дился, что шпоры не служат утконосу оружием для защиты. Яда в шпорах нет, хотя ту­земцы называют шпору утконоса «дерзкой», подразумевая под этим словом вообще все ядо­витое и вредное. Впрочем, «дерзкими» они на­зывают и царапающие задние ноги самца, хотя совсем не боятся схватывать за них живого утконоса.

Когда утконос бежит по земле, он производит впечатление до того необычайное, что может испугать нервного человека. Кошки тотчас же убегают от него, и даже собаки, которые не бы­ли специально выдрессированы для охоты за утконосом, смотрят на него, насторожив уши, не смея его тронуть».

Желая узнать, как устроено жилище утконоса, Беннет исследовал множество нор. Со своим помощником он отыскивал вход в нору и начинал копать по направлению к гнезду. «Вход в нору,—рассказывает Беннет, — более широк, чем дальнейшая часть хода. По мере того как наши раскопки продвигались вперед, нора становилась все уже и уже, пока, наконец, не сузилась до толщины тела животного. Когда мы разрыли нору на протяжении трех метров, из земли вдруг показалась голова утконоса. Он имел такой вид, будто его только что раз­будили. Почувствовав, что наша шумная работа совсем не имеет в виду его благополучия, он поспешно бросился назад в гнездо. Но когда он повернулся задом, его схватили за заднюю ногу и вытащили из норы. С испугу он выбросил вонючие испражнения, что, конечно, не доста­вило нам никакого удовольствия.

Животное не издавало никакого звука и не пыталось защищаться, делая только попытки бежать, причем задними ногами слегка оцара­пало мне руку. Его маленькие светлые глаза блестели; ушные отверстия то расширялись, то суживались, будто оно напряженно прислушивалось; сердце сильно билось. Но скоро утконос покорился своей участи, хотя время от времени все-таки пытался убежать. Пойманный зверек оказался самкой. Мех ее был так густ, что она казалась помещенной в толстый меховой мешок. Мы посадили пленницу в большую бочку с во­дой, поставленную наклонно так, что по жела­нию самка утконоса могла находиться в воде или вылезать на сухое место. Сначала она уси­ленно скребла когтями стенки бочки, пытаясь выйти на волю, но, убедившись в бесплодности своих усилий, успокоилась, свернулась в клу­бок и заснула. Ночью она снова забеспокоилась, скребла передними лапами, точно пыталась вырыть себе нору.

Утром я нашел ее крепко уснувшей. Спала она, подвернув под себя хвост, подогнув клюв под грудь и свернувшись клубком. Когда я разбу­дил ее, она заворчала, как щенок, но тише и, пожалуй, благозвучнее. Весь день она была до­вольно спокойна, ночью же опять пыталась убежать и издавала продолжительное ворчанье.

Все мои соседи-европейцы, которые до сих пор видели утконоса только убитым, приходили посмотреть на мою пленницу. Вообще это был первый случай, когда европеец поймал живого утконоса и исследовал его жилище.

Переезжая в другое место, я посадил утко­носа в маленький ящик с травою и взял его с собой. Чтобы дать отдых пленнице, я через некоторое время разбудил ее и пустил на берег реки, привязав за лапу веревкой. Пленница быстро нашла дорогу к воде и поплыла против течения, задерживаясь с видимым удоволь­ствием в местах, густо поросших водяными растениями.

Наплававшись досыта, она вылезла на берег, легла на траву и стала с большим усердием скрестись и причесываться. Чистилась она зад­ними лапами, то одной, то другой поочередно, но вскоре перестала пользоваться привязанной лапой, так как веревка мешала. Эластичное тело животного сильно выгибалось навстречу чистив­шей лапе. Чистка продолжалась более часа, но зато по окончании ее мех утконоса стал совсем гладким и блестящим. Во время чистки я поло­жил руку на то место, которое чистила моя пленница. Ее когти легко скользили по моей коже; я убедился, что она действует ими очень осторожно. А когда я сам попробовал ее поче­сать, она отбежала от меня на некоторое расстоя­ние и снова принялась приводить себя в поря­док. После нескольких моих неудачных попы­ток она все-таки позволила погладить себя по спине, но в руки не давалась.

Через несколько дней я снова пустил ее вы­купаться. Но на этот раз выбрал реку с чистой, прозрачной водой, сквозь которую можно было хорошо видеть все движения животного. Моя пленница быстро ныряла до дна, оставалась там на короткое время и поднималась наверх. Она бродила по дну около берега, ощупывая все своим утиным клювом, который, по-видимому, служит утконосу органом осязания. Должно быть, она находила вкусную добычу—выта­скивая клюв из ила, с аппетитом что-то проже­вывала. Однако, насекомых, которые вились около нее, она не трогала, явно предпочитая пищу, найденную в иле. После еды она несколь­ко раз вылезала на берег, иногда только напо­ловину высовывалась из воды, а иногда совсем выходила на сушу, ложилась на спину и при­нималась чесать и чистить свой мех.

В свою тюрьму она и раньше возвращалась неохотно, а в этот раз вовсе не желала с ней при­мириться. Всю ночь я слышал, как она скре­блась в своем ящике, который стоял у меня в спальне. Наутро ящик оказался пустым. Утконосу удалось отодрать одну из досок и убе­жать на волю».

Беннет сделал интересные наблюдения над детенышами утконоса: «Однажды мы нашли в гнезде детенышей утконоса. Когда их посадили на землю, они стали бегать около нас. Туземцы, которые охо­тятся на утконосов и очень ценят жаркое из них, облизывались, глядя на молодых жирных зверьков. Они сказали мне, что этим детенышам уже восемь месяцев и что утконосы кормят свое потомство молоком очень недолго, а потом вскармливают их насекомыми, мелкими мол­люсками и илом.

Пойманных детенышей утконоса я отнес до­мой. Они прекрасно чувствовали себя в своем помещении. Во время сна они принимали самые разнообразные положения. Один свертывался, как собака, и хвостом плотно прикрывал клюв; другой лежал на спине, вытянув лапы; третий— на боку или свернувшись клубком, как еж. Если им надоедало одно положение, они укла­дывались иначе, но охотнее всего свертывались клубком: передние лапы клали под клюв, голову сгибали к хвосту, скрещивали задние лапы над клювом и поднимали хвост вверх. Хотя эти зверьки были покрыты густым мехом, они все же очень любили тепло. Привыкнув, они позволяли мне дотрагиваться до шкуры, только не давали трогать клюва. Это доказы­вает его особую чувствительность.

Пара молодых утконосов прожила у меня довольно долго, и я мог наблюдать их привычки. Зверькам, вероятно, часто снилось, что они плавают, — они делали во сне плавательные дви­жения передними лапами. Если днем я сажал их на землю, они стремились отыскать темное укромное местечко, где скоро засыпали, свер­нувшись клубком. Но чаще всего для отдыха они возвращались в отведенное им помещение, предпочитая его всякому другому. Иногда же по какой-то причине они неожиданно покидали привычную постель и залезали за какой-нибудь ящик или в темный угол. Они спали так крепко, что их можно было трогать руками, и они не просыпались.

Однажды в вечерние сумерки мои маленькие любимцы, съев свой обычный корм, неожиданно подняли веселую возню. Они играли, как щен­ки, хватая друг друга клювами, барахтаясь и перелезая друг через друга. Иногда один из них падал; казалось, он сейчас вскочит и будет продолжать борьбу, но у малыша менялось настроение, и он продолжал спокойно лежать в той же позе, лениво почесываясь. Другой малыш внимательно смотрел на него и терпеливо ожидал возобновления игры. Во время беготни зверьки были всегда очень оживлены, их маленькие глаза блестели, ушные отверстия быстро открывались и закрывались. Бегая, утконосы часто наталкивались на мелкие пред­меты и опрокидывали их. Это объясняется тем, что утконосы плохо видят перед собой, потому что глаза у них расположены по бокам головы, ближе к темени. Иногда зверьки начинали играть и со мною. Я гладил, чесал и трепал их, а они с удовольствием принимали эти ласки и слегка покусывали мои пальцы, как это де­лают играющие щенята.

После купанья они не только чесали свой мокрый мех лапами, но и чистили его клювом, так же, как утки чистят перья. После этого шерсть их становилась гораздо Красивее и глянцовитее. Когда я сажал их в глубокий сосуд, наполненный водою, они старались как можно скорее выбраться из него. Если же я помещал их в мелкую воду с искусственным бережком из дерна, они начинали в ней веселую возню и игры или лежали на дерне и чесались. Все же в воде они редко оставались более пятнадцати минут. Почистившись, они вылезали на пол, прогуливались некоторое время взад и вперед по комнате, а затем отправлялись спать. Иногда и ночью я слышал их ворчанье; казалось, они играли или дрались, но по утрам я всегда находил их спокойно спящими в гнезде.

Сначала я был склонен считать утконосов ночными животными, но скоро убедился, что образ жизни их очень неправилен. Они поки­дали места своего отдыха в самое различное время дня и ночи; но в сумерки они были живее и подвижнее, чем в другие часы. После многих наблюдений я пришел к выводу, что утконосы в одинаковой мере дневные и ночные животные, хотя явно предпочитают прохладу и сумерки жаре и яркому свету полудня.

Мои молодые утконосы иногда спали целый день и оживлялись ночью, а иногда наоборот: ночью спали, а днем проявляли усиленную дея­тельность. Случалось, что самец оставлял гнез­до первым, а самка продолжала спать. Набе­гавшись и наевшись досыта, самец свертывался в клубок и снова засыпал, а самка просыпалась и проделывала в свою очередь то же, что и са­мец. Иногда и самка и самец уходили из гнезда вместе. Однажды вечером я наблюдал такую сцену. Оба утконоса бегали по комнате. Вдруг самка громко пискнула, будто позвала своего товарища, спрятавшегося где-то за мебелью.

Он тотчас же ответил таким же писком, и самка побежала к тому месту, откуда послышался ответ. Очень интересно наблюдать, как эти стран­ные животные зевают и потягиваются. Они вы­тягивают передние лапы, растягивают, на­сколько возможно, плавательную перепонку и по-утиному забавно разевают клюв.

Я часто удивлялся, каким образом мои пи­томцы забирались на книжный шкаф или на какую-нибудь другую мебель. И вот однажды я увидел, как они это делали. Они прижимались спиной к стене, ногами упирались в шкаф и бла­годаря острым когтям и сильным мускулам взлезали на самый верх.

Я кормил их хлебом, размоченным в воде, крутым яйцом и мелко изрубленным мясом. Молоку они не отдавали никакого предпочте­ния перед водой. Вскоре после моего прибытия в город Си­дней животные, к моему большому огорче­нию, стали худеть. Мех их потерял свой красивый, блестящий вид. Они стали мало есть, хотя еще бодро бегали по комнате. Если теперь моим питомцам случалось промокнуть, их мех сбивался в виде войлока, и бедняжки не высыхали так скоро, как раньше. Все ука­зывало, что они нездоровы; вид их возбуждал сострадание. Вскоре оба умерли — сначала сам­ка, потом самец. Прожили они у меня около пяти недель». О том, как утконосы добывают пищу, сообщает другой наблюдатель, Земон.

«В холодные дни, — рассказывает он,—легко наблюдать этих животных на реке при восходе и закате солнца. На заре можно заметить в воде плоский предмет, плывущий, как доска. Он лежит на поверхности воды без всякого движе­ния, потом вдруг исчезает и через несколько минут появляется в другом месте. Это плавает и ныряет утконос, отыскивающий на дне реки свой утренний завтрак. Своим клювом он, словно утка, роется в иле, разыскивая червей, улиток, ракушки и личинки насекомых. Добычу свою утконос съедает не сразу, а прячет в объемистые защечные мешки. Когда мешки на­полнятся доотказа, утконос начинает усердно размалывать пищу и проглатывает ее. В это время он неподвижно лежит на поверхности воды, не тревожась, что его сносит течением. Ракушки с твердой оболочкой—основное пита­ние утконоса. Самые крепкие зубы, разгрызая их, не выдержали бы и быстро стерлись. Но ро­говые утолщения на краях челюстей утконоса подобны щипцам для орехов. Они раздавли­вают раковины и совершенно не снашиваются».

Размножаются утконосы, откладывая яйца, похожие на яйца ехидны. Однако, самка утко­носа не имеет выводковой сумки. Она отклады­вает яйца прямо в гнездо и там их высиживает. Гнездо утконосы строят в земле, обыкновенно в конце зигзагообразной норы, вырытой в кру­том берегу. Гнездо бывает величиной с блюдо и вышиной с каравай хлеба. Самка устилает дно гнезда волосами, которые она выдерги­вает из спины у себя и у самца.

Детеныши утконосов вылупляются такими же голыми, слепыми и беспомощными, как и у ехид­ны. Чтобы покормить их, мать ложится на спи­ну, а детеныши забираются ей на брюхо и уда­ряют клювами около ситообразных отверстий молочных желез. При этом выделяется молоко; оно стекает в особую кожную бороздку, из ко­торой детеныши его вылизывают. Эта бороздка образуется посредине брюха матери от сокращения продольных мышц.

Когда детеныши подрастают, мать водит их к реке и учит плавать. Взрослыми, способными к размножению, утконосы становятся на вто­ром году жизни.

В последнее время в зоологическом саду Мель­бурна (в Австралии) успешно держали утко­носов в неволе; но в Европу до сих пор не уда­лось привезти ни одного живого экземпляра.